ХРАМ РОЖДЕСТВА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
с. ЖАРКИ
Продолжаем публиковать материалы Бухаровой Натальи Евгеньевны
(матушки Натальи).
Господь приходит к «своим» и «свои» узнают «голос пастыря своего». «Не о всех молю, но о тех, которых Ты дал Мне…» В Жарках тоже были «свои».
На самом верху летнего помещения сохранились первоначальные фрески в виде больших, вытянутых кверху, медальонов, на которых изображены события Страстной Седмицы. Над алтарём- Несение Креста и Распятие. Вся роспись в голубоватых холодных тонах. По среднему ряду фрески поменьше на евангельские сюжеты. Они старательно выполнены маслом по классическим европейским живописным стандартам (западное влияние тех времён), но глаз не режут и понятны своим строгим реализмом.
Но распростёртое над всем распинаемое святящееся Тело Христово и безумствующая толпа вокруг – такого в других храмах я никогда не встречала. И взор невольно поднимается и поднимается вверх… к этому чистому, прибиваемому ко кресту, Телу. Вот такое видение «мог позволить» себе сельский храм. И каким сильным чувством сострадания невольно ожигается простая душа человеческая.
Старого иконостаса, увы, не осталось. Вместо него высоченное жёлтое сооружение, сделанное как бы временно. Никак оно не вяжется ни с чем вокруг. Временно оно было сооружёно, да так и служит по сей день, как некий забор, из-за которого виднеется бывшая хозяйская усадьба, хранящая следы изящества и роскоши ушедшего времени.
В Ёлнатском Воскресенском храме, как выяснил о.Максим, иконостас был фаянсовый, резной, необыкновенной красоты. Бабушки твердили, что и в Жарках было очень красиво, а как – толком теперь уж и не выяснить. Жёлтый иконостас был сделан во времена о. Амвросия (Юрасова). Его иконописец о.Никифор – написал иконы праздничного чина для этого иконостаса и сделал фрески святых по стенам и между окон внизу. Все они в жёлтоватых ярких тонах, южных, украинских – смело и быстро прописанные, как бы уже книжно-иллюстративные. Но тётя Шура наша, воин церковный (с семи лет на «крылосе»), назвала это почему-то «Гогами и Магогами», и абсолютно без всякой злобы или осуждения, говорила, что батюшки семейные в храме ничего не трогали, а вот уже как пошли монахи – всё стали переставлять да переделывать. Судила она по-житейски: вот было под руками, а теперь нет… Крестьянская привязанность к привычному порядку и вековечная печаль – не убережёшь.
……………………………………………………………………………….
Люди несли в свою церковь всё самое лучшее. Вообще не в русской традиции приходить в дом с пустыми руками. А уж тем более в церковь. Это не в западной Европе, где всё взвешено и отмеряно. У нас по- Евангельски – давать надо « мерой щедрой, неутрясённой». И в Псалтири сказано – «праведник щедрит и дает, грешный заемлет и не возвратит», а если «течёт богатство, не прилагай сердца». У нас испокон веков велось, что лучше давать, чем брать. Мой дед, будучи сильно ранен в живот в Первую Мировую, был в германском плену и жил даже у врача, который заинтересовался ранением, т.к. не должен был человек с таким ранением выжить. Дед потом рассказывал, что порядок у немцев необыкновенный, но в гости со своим бутербродом ходят. Сам же любил говаривать: «что в печи – на стол мечи».
«Церковь не в брёвнах, а в рёбрах» - такая ещё есть поговорка. Необыкновенное везение, что мы успели увидеть тех самых бабушек, церковных, крестьянских, которые мало того, что по семь километров шли до церкви, но НИКОГДА не приходили с пустыми руками. Хлеб, лук, свёкла, капуста квашеная – что есть – в храм. И сахарку с собой захватят, чтобы чай в сторожке попить, и варенья, и карамельки простой. Не потому, что никто их здесь не угостит. Угостят.
В том, что не могли они прийти с пустыми руками, было и уважение к труду вообще – они-то знали, как хлеб достаётся и голод знали не понаслышке, и была уверенность в том, что есть у них свой припас, независимость своя, и необыкновенное благоговение к месту, куда шли. Ведь и волхвы с дарами шли.
«Мы, - говорили, - всех батюшек любим и жалеем». В сторожке продукты держали в мешочках с крестиками - они шили. Одеяла лоскутные, половики ручные. Всегда тихо, чисто. Пройдут свои километры, на Всенощной постоят, утром на Литургию (на обедню – ведь пришли-то к Богу, у Него обед – Святое Причастие), а потом домой опять пешком свои семь километров. Почти всем лет 70 – 80. И ни словечка жалобы, наоборот, ещё и посмеиваются. «Нам, - говорят, - легко идти, всю службу перепоём». В храме до сих пор, как свидетельство этого человеческого чуда, собраны полотенца, которые они готовили себе на смерть. Настоящего полотна, тамбуром вышитые – красное или красное с чёрным, кружево на концах – такое полотенчико само до Райских врат донесёт. Эти полотенца выносят вместе с крестом в последний путь, а потом они уже остаются в храме. Сейчас уже и не готовят себе такого полотенца на эту самую нашу главную дорогу в жизни. В лучшем случае что-нибудь в магазине на скорую руку купят.
Как сейчас их всех помню, этих бабушек, «воинов», как батюшка говорит: Анна Ваганова, аккуратная чистенькая, травы собирала – никогда на службе не сядет, да и редко кто из них садился – «солдаты»; Анна Караванова, маленькая, рыженькая, улыбающаяся, помню, как она говорила: «умирать страшно – грехов боюсь» и ещё рассказывала, как они в Яблоново жили, полосу свою обрабатывали: «шапка упадёт – не поднимешь»; ещё одна Анна Смирнова… и другие. И незабвенная «казначея» Мария Бобкова, которая чуть ли не Мария Египетская – Мария Парфёновская (из Парфёнова за рекой). Муж с войны не вернулся, и стала она жить как монахиня. Это Ёлнатские. Там тогда в храме был клуб. И в Каменниках храм был в запустении. Вот и ходили все в Жарки.
И Костяевские приходили: Шура Кулакова, маленькая, худая, с чёрными бровями и пела басом; и могучая Валя Блинова, которая рассказала по секрету, что Троицкую берёзу надо ставить на чердак обязательно, пожара не будет, и Гагаева Мария, что про Мишеньку прозорливого много помнила, и Галина Маркова, которая так затейливо плела лук и всегда сажала сцециальную грядку лука для церкви; а из Устинихи приходила Клавдия Рыжова. Нет, о них надо отдельно рассказывать. А ещё и наши Жарковские: Александра Муравьёва да Наумова бабушка Катя, тётя Павла, Лизавета Ворошина, Клавдия Голубева, Красновы. И тётя Лена Бисерова – «родное сердце».
Продолжение следует.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Ваше мнение?