Духовно-просветительский центр "Рассвет" Кинешемской епархии

ХРАМ РОЖДЕСТВА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ

  с. ЖАРКИ

Продолжаем публиковать материалы Бухаровой Натальи Евгеньевны

 (матушки Натальи).

Господь приходит к «своим» и «свои» узнают «голос пастыря своего».   «Не о всех молю, но о тех, которых Ты дал Мне…»  В Жарках тоже были «свои». 

 На самом верху летнего помещения  сохранились первоначальные фрески в виде больших, вытянутых кверху, медальонов, на которых изображены события Страстной Седмицы. Над  алтарём- Несение Креста и Распятие. Вся роспись в голубоватых холодных тонах. По среднему ряду фрески поменьше на евангельские сюжеты.  Они старательно выполнены маслом по классическим  европейским живописным стандартам (западное влияние тех  времён), но глаз не режут и понятны своим строгим реализмом. 

 Но  распростёртое над всем распинаемое святящееся Тело Христово и безумствующая толпа вокруг  – такого в других храмах я никогда не встречала.  И взор невольно поднимается и поднимается вверх… к этому чистому, прибиваемому ко кресту, Телу.  Вот такое  видение  «мог позволить» себе сельский храм. И каким сильным чувством сострадания невольно ожигается простая душа человеческая.

Старого иконостаса, увы, не осталось. Вместо него высоченное жёлтое сооружение, сделанное   как бы временно.  Никак оно не вяжется  ни с чем вокруг.  Временно оно было сооружёно, да так и служит по сей день, как некий забор, из-за которого виднеется бывшая хозяйская усадьба, хранящая следы изящества и роскоши ушедшего времени.

   В Ёлнатском  Воскресенском храме, как выяснил  о.Максим, иконостас был фаянсовый, резной, необыкновенной красоты.  Бабушки  твердили, что и в Жарках было очень красиво, а как – толком  теперь уж и  не выяснить.  Жёлтый иконостас был сделан во времена  о. Амвросия (Юрасова).   Его иконописец   о.Никифор – написал иконы праздничного чина для этого иконостаса и сделал фрески святых по стенам и между окон внизу. Все они в жёлтоватых ярких тонах, южных, украинских – смело и быстро прописанные, как бы уже книжно-иллюстративные.  Но тётя Шура наша, воин церковный (с семи лет на «крылосе»),  назвала  это почему-то  «Гогами и Магогами», и абсолютно без всякой злобы или осуждения, говорила, что батюшки семейные в храме ничего не трогали, а вот уже как пошли монахи – всё стали переставлять да переделывать.  Судила она по-житейски: вот было под руками, а теперь нет…  Крестьянская  привязанность к привычному порядку и вековечная печаль – не убережёшь.

………………………………………………………………………………. 

Люди несли в свою церковь всё самое лучшее. Вообще не в русской традиции приходить в дом с пустыми руками. А уж тем более в церковь. Это не в западной Европе, где всё взвешено и отмеряно. У нас по- Евангельски –  давать надо  « мерой щедрой, неутрясённой». И в Псалтири сказано – «праведник щедрит и дает,  грешный заемлет и не возвратит», а если «течёт богатство, не прилагай сердца». У нас испокон веков велось, что лучше давать, чем брать.  Мой дед, будучи сильно ранен в живот в Первую Мировую, был в германском плену и жил даже у врача, который заинтересовался ранением, т.к. не должен был человек с таким ранением выжить.  Дед потом рассказывал, что порядок у немцев необыкновенный, но в гости со своим бутербродом ходят.    Сам же любил  говаривать: «что в печи – на стол мечи».

 «Церковь не в брёвнах, а в рёбрах» - такая ещё есть поговорка.  Необыкновенное везение, что  мы  успели увидеть тех самых бабушек, церковных, крестьянских, которые мало того, что  по семь километров шли до церкви,  но НИКОГДА не приходили   с пустыми руками.   Хлеб, лук, свёкла, капуста квашеная – что есть – в храм.   И сахарку с собой захватят, чтобы чай в сторожке попить, и варенья, и карамельки простой. Не потому, что никто их здесь не угостит.  Угостят. 

  В том, что  не могли они прийти с пустыми руками, было и уважение к труду вообще – они-то знали, как хлеб достаётся и голод знали не понаслышке,  и была уверенность в том, что есть у них свой припас, независимость своя, и необыкновенное благоговение к месту, куда шли.  Ведь и волхвы  с дарами шли.

«Мы, - говорили, - всех батюшек любим и жалеем». В сторожке продукты держали в мешочках с крестиками -  они шили. Одеяла лоскутные, половики ручные. Всегда тихо, чисто. Пройдут свои километры, на Всенощной постоят, утром на Литургию (на обедню – ведь пришли-то к Богу, у Него обед – Святое Причастие), а потом домой опять пешком свои семь километров. Почти всем лет 70 – 80.   И ни словечка жалобы, наоборот, ещё и посмеиваются. «Нам, - говорят, - легко идти, всю службу перепоём». В храме до сих пор, как свидетельство этого человеческого чуда, собраны полотенца, которые они готовили себе на смерть. Настоящего полотна, тамбуром вышитые – красное или красное с чёрным, кружево на концах – такое полотенчико само до Райских врат донесёт. Эти полотенца выносят вместе с крестом в последний путь, а потом они уже остаются в храме. Сейчас уже и не готовят себе такого полотенца на эту самую нашу главную дорогу в жизни. В лучшем случае что-нибудь в магазине на скорую руку купят.

Как сейчас их всех помню, этих бабушек, «воинов», как батюшка говорит: Анна Ваганова, аккуратная чистенькая, травы собирала – никогда на службе не сядет, да и редко кто из них садился – «солдаты»; Анна Караванова, маленькая, рыженькая, улыбающаяся, помню, как она говорила: «умирать страшно – грехов боюсь» и ещё рассказывала, как они в Яблоново жили, полосу свою обрабатывали: «шапка упадёт – не поднимешь»; ещё одна Анна Смирнова… и другие.  И незабвенная «казначея» Мария Бобкова, которая чуть ли не Мария Египетская – Мария Парфёновская (из Парфёнова за рекой).  Муж с войны не вернулся, и стала она жить как монахиня. Это Ёлнатские. Там тогда в храме был клуб. И в Каменниках храм был в запустении. Вот и ходили все в Жарки.

 И Костяевские приходили: Шура Кулакова, маленькая, худая, с чёрными бровями и пела басом;  и могучая  Валя Блинова, которая рассказала по секрету, что Троицкую берёзу надо ставить на чердак обязательно, пожара не будет, и  Гагаева Мария, что про Мишеньку прозорливого  много помнила, и Галина Маркова, которая так затейливо плела лук и всегда сажала сцециальную грядку лука для церкви;  а из Устинихи  приходила Клавдия Рыжова. Нет, о них надо отдельно рассказывать. А ещё и наши Жарковские: Александра Муравьёва да Наумова бабушка Катя,  тётя Павла, Лизавета Ворошина, Клавдия Голубева, Красновы. И тётя Лена Бисерова – «родное сердце».   

                                      Продолжение следует.